НЬЮ-ЙОРК. В последние годы читатели журнала The Economist и других уважаемых изданий встречают один за другим отчеты, в которых сетуют по поводу, празднуют или холодно анализируют гибель неолиберализма. Можно было бы подумать, что ситуация изменилась и социал-демократические альтернативы евангелию «свободных рынков» получили достаточную интеллектуальную и законодательную поддержку, чтобы стать общепринятой мудростью.
Конечно, похоже, что левые побеждают в том, что итальянский философ-марксист Антонио Грамши назвал «позиционной войной», когда изменение восприятия мира с помощью языка «здравого смысла» меняет политическую реальность (по крайней мере, там, где политические возможности определяются правлением большинства и согласием управляемых). В США Occupy Wall Street, Black Lives Matter, #MeToo, Bernie Sanders, «великая отставка», реабилитация промышленной политики и новые профсоюзы действительно изменили восприятие американцами роли рынков.
Аналогичным образом, во время пандемии COVID-19 вопрос о неравенстве нашел ответ в виде перераспределения доходов, а новые идеи о занятости и образовании в корне изменили основные взгляды на эти вопросы. А в предыдущее десятилетие разрушенная система здравоохранения и рынок труда привели к тому, что «Медицинское обслуживание для всех» и масштабные государственные расходы на инфраструктуру или «Новый зеленый курс» показались значительному большинству американцев очевидными решениями.
В то же время нападки Верховного суда на репродуктивные права, сферу государственного регулирования и вопросы гражданства вызвали идеологическую реакцию, которая реанимировала «прогрессивизм» и спасла позиции Демократической партии на уровне штатов. Тем временем опрос, проведенный Pew Research, подтвердил, что, вопреки общепринятому мнению, молодые избиратели не движутся вправо по мере выхода на рынок труда и попыток заработать на жизнь: профсоюзы и социализм никогда не были так популярны, даже в легендарные 1930-е годы.
В совокупности эти идеологические тенденции, по крайней мере, в том виде, в каком мы можем их измерить с помощью опросов и голосования, объясняют как истерическую риторику правых по поводу очевидного наступления социализма в США, так и трезвые размышления журнала The Economist о грядущей гибели свободных рынков. Похоже, мы действительно стоим на пороге радикальных перемен.
Но если в позиционной войне победили левые, то «маневреная война» – борьба за контроль над государственным аппаратом, которая, по мнению Грамши, должна была стать следствием позиционной войны, – ушла на свалку истории не больше, чем идея свободных рынков. Вместо этого консервативные и откровенно реакционные общественные движения, в большинстве своем движимые желанием восстановить патриархат и прекрасно понимающие, что ведут арьергардный бой, использовали свой доступ к государственной власти, чтобы командовать общественным мнением.
Access every new PS commentary, our entire On Point suite of subscriber-exclusive content – including Longer Reads, Insider Interviews, Big Picture/Big Question, and Say More – and the full PS archive.
Subscribe Now
Пример Флориды, где губернатор Рон Десантис использовал законодательное собрание штата для лобовой атаки на частный и государственный секторы культурной индустрии – «Диснейленд» и образование, – лишь самый вопиющий. В других штатах для решения проблемы меньшинства оказалось достаточно перекройки избирательных округов, угодных данной партии, и безжалостного принятия законов, которые ставят «консервативную» политику вне пределов досягаемости большинства, судебного решения или вето исполнительной власти.
Эта реальность подрывает утверждение, на котором всегда настаивали отцы-основатели неолиберализма Фридрих фон Хайек и Милтон Фридман, что свободные рынки не только совместимы с демократией, но и являются ее необходимым условием. В конце концов, что бы еще ни пропагандировала в наши дни партия Дональда Трампа, свободное предпринимательство всегда стоит на первом месте. В этом сходятся и «изгои общества», и ковбои-миллиардеры, и представители Уолл-стрит из администраций Клинтона, Обамы и Байдена, какими бы «политкорректными» они ни были. Идея свободных рынков живет и здравствует.
Если демократия никогда не была заботой неолибералов, то и не стоит ожидать, что буйные отпрыски этого вероучения будут бояться или стыдиться править от имени меньшинства. Архитекторы неолиберального строительства всегда относились к традиционной американской приверженности свободе и равенству как к противоречию в терминах. Свобода для них – это свобода договора, которая предполагает наличие свободных рынков. Таким образом, любая попытка регулирования рынков во имя равенства возможностей представляет собой угрозу свободе договора и должна быть отклонена или запрещена.
Использование государственной власти для регулирования самых частных сфер – например, для контроля над женским телом или для диктата религиозных убеждений – не является свидетельством «лицемерия» со стороны правых законодателей, вооруженных неолиберальными аргументами. Как и их упорные попытки ограничить равный доступ к голосованию или воспрепятствовать объединению в профсоюзы. Ведь если средства достижения равенства угрожают свободе договора, их нельзя терпеть, даже если равенство способствует созданию более демократического государства.
Неолибералы среди нас знают, что рынки никогда не были свободными и что демократия всегда находилась во власти тех, кто создавал, укреплял и управлял ими, делая выделение и защиту частной собственности высшим приоритетом закона. В США права собственности всегда превалировали над правами личности, несмотря на попытки основателей сбалансировать их при создании республики на века. Именно поэтому забастовку можно запретить, обратившись к судье, а бегство капитала – нет: если первое угрожает стоимости собственности, как ее обозначает закон, то второе – нет.
Позиционная и маневренная войны показали, что вопрос заключается не в том, как, а в том, могут ли свободные рынки служить делу демократии. В то время как истеблишмент Демократической партии, все еще находящийся в плену собственных неолиберальных представлений, отчаянно хочет избежать этого вопроса, Республиканскую партию Трампа, похоже, не волнует ни то, ни другое. А вот остальным, вероятно, не все равно.
To have unlimited access to our content including in-depth commentaries, book reviews, exclusive interviews, PS OnPoint and PS The Big Picture, please subscribe
The dollar's strength, particularly against major Asian currencies, has triggered a wave of skittishness in financial markets. Can anything be done to stem the greenback's rise, and even if something can be done, should it?
asks whether anything can or should be done about the greenback's strength, especially against Asian currencies.
While the ongoing pro-Palestinian student protests have many superficial similarities to the student uprisings of the late 1960s, only the latter envisioned a new political movement to ameliorate the ills of their time. The current protesters' goals are far more modest, which makes them all the more tragic.
sees the pro-Palestinian student demonstrations as a signal of a much deeper, widespread malaise.
НЬЮ-ЙОРК. В последние годы читатели журнала The Economist и других уважаемых изданий встречают один за другим отчеты, в которых сетуют по поводу, празднуют или холодно анализируют гибель неолиберализма. Можно было бы подумать, что ситуация изменилась и социал-демократические альтернативы евангелию «свободных рынков» получили достаточную интеллектуальную и законодательную поддержку, чтобы стать общепринятой мудростью.
Конечно, похоже, что левые побеждают в том, что итальянский философ-марксист Антонио Грамши назвал «позиционной войной», когда изменение восприятия мира с помощью языка «здравого смысла» меняет политическую реальность (по крайней мере, там, где политические возможности определяются правлением большинства и согласием управляемых). В США Occupy Wall Street, Black Lives Matter, #MeToo, Bernie Sanders, «великая отставка», реабилитация промышленной политики и новые профсоюзы действительно изменили восприятие американцами роли рынков.
Аналогичным образом, во время пандемии COVID-19 вопрос о неравенстве нашел ответ в виде перераспределения доходов, а новые идеи о занятости и образовании в корне изменили основные взгляды на эти вопросы. А в предыдущее десятилетие разрушенная система здравоохранения и рынок труда привели к тому, что «Медицинское обслуживание для всех» и масштабные государственные расходы на инфраструктуру или «Новый зеленый курс» показались значительному большинству американцев очевидными решениями.
В то же время нападки Верховного суда на репродуктивные права, сферу государственного регулирования и вопросы гражданства вызвали идеологическую реакцию, которая реанимировала «прогрессивизм» и спасла позиции Демократической партии на уровне штатов. Тем временем опрос, проведенный Pew Research, подтвердил, что, вопреки общепринятому мнению, молодые избиратели не движутся вправо по мере выхода на рынок труда и попыток заработать на жизнь: профсоюзы и социализм никогда не были так популярны, даже в легендарные 1930-е годы.
В совокупности эти идеологические тенденции, по крайней мере, в том виде, в каком мы можем их измерить с помощью опросов и голосования, объясняют как истерическую риторику правых по поводу очевидного наступления социализма в США, так и трезвые размышления журнала The Economist о грядущей гибели свободных рынков. Похоже, мы действительно стоим на пороге радикальных перемен.
Но если в позиционной войне победили левые, то «маневреная война» – борьба за контроль над государственным аппаратом, которая, по мнению Грамши, должна была стать следствием позиционной войны, – ушла на свалку истории не больше, чем идея свободных рынков. Вместо этого консервативные и откровенно реакционные общественные движения, в большинстве своем движимые желанием восстановить патриархат и прекрасно понимающие, что ведут арьергардный бой, использовали свой доступ к государственной власти, чтобы командовать общественным мнением.
Subscribe to PS Digital
Access every new PS commentary, our entire On Point suite of subscriber-exclusive content – including Longer Reads, Insider Interviews, Big Picture/Big Question, and Say More – and the full PS archive.
Subscribe Now
Пример Флориды, где губернатор Рон Десантис использовал законодательное собрание штата для лобовой атаки на частный и государственный секторы культурной индустрии – «Диснейленд» и образование, – лишь самый вопиющий. В других штатах для решения проблемы меньшинства оказалось достаточно перекройки избирательных округов, угодных данной партии, и безжалостного принятия законов, которые ставят «консервативную» политику вне пределов досягаемости большинства, судебного решения или вето исполнительной власти.
Эта реальность подрывает утверждение, на котором всегда настаивали отцы-основатели неолиберализма Фридрих фон Хайек и Милтон Фридман, что свободные рынки не только совместимы с демократией, но и являются ее необходимым условием. В конце концов, что бы еще ни пропагандировала в наши дни партия Дональда Трампа, свободное предпринимательство всегда стоит на первом месте. В этом сходятся и «изгои общества», и ковбои-миллиардеры, и представители Уолл-стрит из администраций Клинтона, Обамы и Байдена, какими бы «политкорректными» они ни были. Идея свободных рынков живет и здравствует.
Если демократия никогда не была заботой неолибералов, то и не стоит ожидать, что буйные отпрыски этого вероучения будут бояться или стыдиться править от имени меньшинства. Архитекторы неолиберального строительства всегда относились к традиционной американской приверженности свободе и равенству как к противоречию в терминах. Свобода для них – это свобода договора, которая предполагает наличие свободных рынков. Таким образом, любая попытка регулирования рынков во имя равенства возможностей представляет собой угрозу свободе договора и должна быть отклонена или запрещена.
Использование государственной власти для регулирования самых частных сфер – например, для контроля над женским телом или для диктата религиозных убеждений – не является свидетельством «лицемерия» со стороны правых законодателей, вооруженных неолиберальными аргументами. Как и их упорные попытки ограничить равный доступ к голосованию или воспрепятствовать объединению в профсоюзы. Ведь если средства достижения равенства угрожают свободе договора, их нельзя терпеть, даже если равенство способствует созданию более демократического государства.
Неолибералы среди нас знают, что рынки никогда не были свободными и что демократия всегда находилась во власти тех, кто создавал, укреплял и управлял ими, делая выделение и защиту частной собственности высшим приоритетом закона. В США права собственности всегда превалировали над правами личности, несмотря на попытки основателей сбалансировать их при создании республики на века. Именно поэтому забастовку можно запретить, обратившись к судье, а бегство капитала – нет: если первое угрожает стоимости собственности, как ее обозначает закон, то второе – нет.
Позиционная и маневренная войны показали, что вопрос заключается не в том, как, а в том, могут ли свободные рынки служить делу демократии. В то время как истеблишмент Демократической партии, все еще находящийся в плену собственных неолиберальных представлений, отчаянно хочет избежать этого вопроса, Республиканскую партию Трампа, похоже, не волнует ни то, ни другое. А вот остальным, вероятно, не все равно.